Владимир Заморин

выбор. Каждый из нас, очень легко может выбирать между белым и чёрным хлебом, между метро и трамваем, между брюками и платьями. Возможно, у кого-то сохранились воспоминания из детства, когда знакомый взрослый дяденька или взрослая тётенька, протягивали две руки, на ладонях которых лежали конфеты. На правой были шоколадные, а на левой жевательные, конечно хотелось взять и тех и других, но тебе предлагалась только одна ладонь с конфетами, другая, видимо, предназначалась кому-то другому, и приходилось выбирать ту руку, которая была тебе по вкусу. Каждый из нас, очень легко может выбирать, когда есть выбор – но что делать, когда выбора нет, а есть только то, что есть? Наверное, как это не забавно, тоже сделать выбор – смириться и принять что есть и жить дальше, или отказаться от всего, что есть и, быть может, радостно ощутить, что ты ...

узор. Переплетая день с неделей, неделю с месяцем, месяц с годом, мы создаём узор, в котором нам уютно и светло. Но если вдруг, узор разорвётся, сшивать его нет смысла. Хотя, конечно, каждый решает сам для себя – жить в заштопанном настоящем, или переплетая день с неделей, неделю с месяцем, месяц с годом, создавать новый узор Владимир Заморин ...

о, женщина. Она была бесподобна, даже больше, чем бесподобна, но как описать все те чувства, которые переполняли меня от её взгляда. Она взглянула на меня и прошла мимо, - мои пальцы сжались в кулак, ладони завыли от боли, по спине пробежал табун мурашек, будто мне на спину высыпали целое ведро муравьёв, а в паху я почувствовал сильный прилив крови, словно море соскучившееся в полнолуние, - очень захотелось пить. Я присел на корточки, пусть все думают, что мне плохо, чем думают, что я сражён, пусть все думают, что угодно, только не то, что я убит, убит её красотой. Спасибо. Спасибо, что ты есть, пусть даже не для меня – о, женщина Владимир Заморин ...

ценность. Сложно оценить жизнь, когда всё, вроде как, хорошо. Образно говоря, если ты уже напился вдоволь, как оценить ведро с водой, единственно, что может быть ценно, это само ведро, да и то не всякое. Но стоит нам оказаться в пустыне, и мы можем за глоток воды царство отдать (зачем нам царство, если в горле такая засуха, что нет сил вымолвить слово), а значит, ценность – понятие зыбкое, неуловимое, как мираж в пустыне, в которой мы, волей судьбы, оказались. И, быть может, тогда ценно не нажитое всё золото мира, а бесценен последний глоток, последняя минута, последний вздох, то над чем мы не властны – жизнь. А то, что нам подвластно, уже не ценность Владимир Заморин ...

с утра. Город очень легко просыпается, но его очень сложно уложить спать. На улице уже темно, а он, как маленький, не может расстаться с машинками. А то, как взрослому, ему захочется разгуляться и горланить песни, слова которых, он не помнит. В эти минуты, когда он рвёт горло своим тра-ля-ля, купола соборов напевают ему звоном колыбельную, пытаясь его утихомирить. И он, вроде, как будто, засыпает, но сон его тревожен, всплесками он просыпается, и тогда, что-то неведомое, большое и невесомое, нашёптывает ему успокаивая: «Всё хорошо, всё хорошо, все уже давно спят и тебе надо поспать немного, завтра будет тяжёлый день, надо набраться сил…» И шёпот снова убаюкивает его часа на два. А утром, не свет не заря, он будет меня, и я каждый раз находясь в ленивой дремоте, хочу выяснить, кто же нашёптывает городу слова, благодаря ...

скрипка. Ну, кто ещё, вот так, не с того не с сего, запросто, легко и непринуждённо может натянуть струны твоей души, разорвать твоё сердце на множество нот и звуков, перепрыгивая через квинты. Неужели, этот струнный инструмент вырезали из древесины клёна, а струны создавали из жил животных, нет, в это сложно поверить, ведь когда мы слышим, неожиданный крик струны, неподвластный нашему пониманию и восприятию, мы сами становимся инструментом и внутри нас начинают натягиваться жилы, до боли, до радости, до катарсиса, а если довести это состояние до предела – можно сойти с ума, или броситься куда-нибудь, туда, где ощутишь себя свободным от боли, от радости, от катарсиса, где ты станешь сам, как скрипка Владимир Заморин ...

дверь. Вы помните, забыли, не страшно, я тоже многое забываю. Большая часть жизни забыта, стёрта, растворилась за дверью, которую закрыл в последний раз. Я не помню свою первую любовь, она осталась за дверью школы, на втором этаже, когда я учился в первом классе. Помню парту, тетрадки, букварь, а имени и лица уже не помню. Дверь закрыта. Затем было много дверей, которые я закрывал в последний раз, какие-то с радостью, какие-то с сожаленьем, бывало, что я вспоминал дверь, возвращался к ней, открывал её, но за дверью было уже всё не так, всё по-другому, и со стороны моё возвращение выглядело глупо и я выглядел учеником, который навсегда опоздал на урок. О, сколько этих закрытых дверей воспоминаний, сотни, тысячи, - и будет столько же открытых, будет. Ну вот, начался новый день, не знаю, что будет, как будет, ...

* * * Многоуважаемая Прасковья Павловна, не смотря на свой солидный возраст, первый раз должна была полететь на самолёте. Всё было в диковинку - и поездка в аэропорт, и сам аэропорт, зелёный коридор, дьюти фри, конечно же, и самолёт, огромный белый лайнер, который Прасковья Павловна рассматривала из зала ожидания, и ей почему-то казалось, что это большой белый лебедь, один из тех, что улетают осенью на юг. Птица выплыла на взлётную полосу, взмахнув крыльями, плавно взлетела. Три часа лёту, мягкая посадка, и пассажиры поаплодировав лебедю и капитану, стали проталкиваться к выходу. А где же Прасковья Павловна? Куда она подевалась? Где она, где? Вы её не видели? А Вы не видели? Может Вы, случайно её видели? Владимир Заморин ...

после дождя. Дожди, дожди, дожди, - сложно, неуютно, несладко жить в Петербурге летом; аборигены воют на погоду, что уж говорить о туристах, приезжих на заработки или, вообще, переселившихся по разным обстоятельствам в Северную столицу из каких-нибудь внятных климатических условий. Да, дожди, дожди, дожди, но с другой стороны, после дождя воздух чист, свеж, городская пыль прибита к земле, да, лужи, да, грязно, да, мокро, но пачкается обувь, сыреют ноги, а лёгкие зато вдыхают чистый воздух после дождя. И самое главное, когда вдруг, среди недели возникает летний, жаркий, солнечный день, то на душе становится так легко, так радостно, будто наступил праздник, словно выдался выходной, а это ведь, так здорово. Правда? Да и мало ли, что ещё бывает после дождя Владимир Заморин ...

СОРОК ТРИ. Если подсчитать, сколько друзей мы приглашаем к себе домой за всю нашу жизнь, то окажется не так много, как хотелось бы. Допустим, друзей из детского сада можно не считать, хотя можно оставить троих, на всякий случай, всякое бывает. Школа – в ней, в течение десяти лет, друзья становятся врагами, а враги друзьями, в конце концов, к окончанию школы друзья вновь обретают статус друга, и так, - пригласим десять. Упустим дни рождения и разные тусовки – это скорее, столпотворение, в котором мы не всегда хотим видеть тех, кого видим. Параллельно школе существует двор, спорт, танцевальные коллективы и прочие кружки дополнительного образования, плюсуем ещё десять. Разобраться с институтом будет сложнее, в эту сумасбродную пятилетку, мы приглашаем к себе домой немерено друзей, в основном в постель, поэтому, за точку исчисления мы берём последний год обучения, ...